С киркой и лопатой строила Уруссу

Зачем мы снова и снова возвращаемся в прошлое, к его людям, заставляя их в памяти воскрешать события тех далеких дней? Дней, когда пройденный ими путь вобрал в себя много тяжелого труда и страданий? Может, потому что их голосом пытаемся напомнить: посеять раздор между людьми и завести военную машину легко. А вот остановить… Правительство Татарстана, объявляя нынешний год Годом родных языков и народного единства, дает понять: современникам не дозволено откатываться назад в своем развитии и не знать, через что прошли представители не одного поколения прежде, чем мы, сегодняшние, смогли свободно мыслить и созидать. За любой смутой – звон медяков, на которые не от ума размениваются. Хочется верить, гонений на религиозной и национальной почве не допустит ни республика, ни государство наше российское.
Твои люди, Уруссу
Роза АХМАДЕЕВА
Отчий берег Калиново. Удивительной судьбы эта женщина. Она прожила долгую, полную трудностей и лишений жизнь, а ум ее по сей день остается живым, ясным. Елена Генриховна – немка голландского происхождения.
– Нашим предкам в России несколько столетий, – говорит почтенных лет женщина. – Семья до войны проживала в Украине – деревне Калиново Донецкой области. В наш колхоз входили четыре деревни. С 13 – 14 лет уже работали в колхозе. И в своем подворье держали домашний скот, птицу и прочую живность. Жили в достатке. Нас у матери с отцом четверо было, я младшая. Много трудились. Был хороший плодово-ягодный сад. Один лишь огород занимал 80 соток. Все сажали – картофель, многолетнюю траву, кукурузу, кормовую свеклу… Построили новый дом. Вошли в него перед самой войной, а счастья не получилось. Отец умер еще в 34-м: тому поспособствовал свирепствовавший в1933 году голод. 
Сегодня Акимченкова проживает с семьей дочери Наталии, которая говорит, что мать всегда была крепкой физически. В юности она мерилась силой с деревенскими парнями, ни один из которых не мог одержать верх над девушкой. Тучи над российскими немцами сгустились с объявлением нацистской Германией войны 22 июня 1941 года. И уже в октябре того же года жителей всей деревни Калиново погнали в неизвестном направлении. Видимо, чтобы не сеять панику, дали справки на отобранное имущество и живность, объяснив тем, что на новом месте семье возместят потери. 

Дорога в никуда
– Погрузили нас, все дееспособное население деревни, в товарные вагоны, – продолжает свое повествование Елена Генриховна. – Старшую сестру разлучили с сынишкой, которому только-только исполнилось три годика. Его потом отправили в приют. Мать взяла мешок муки, кое-что из постели, зарезали поросенка, засолили мясо – дни еще стояли жаркие. Я, мать и старшая сестра пять недель добирались до Алтая. Спали сидя на полу. Места для того, чтобы вытянуть ноги не было. Здесь же некоторые женщины рожали. Многие умирали. Нас постоянно обстреливали с неба. Самое ужасное случилось на станции Сончино. Шесть первых вагонов разбомбило, они сошли с рельсов. Паника, один мужчина от своей жены нашел лишь сапог. Оставшихся в живых раненых отправили в больницу.
Наконец в ноябре 41-го они попали в деревню Карасук. На станции изможденный люд встретил председатель на лошади. Елена Генриховна говорит, хороший был человек. Молоко из-под сепаратора принес, кое чего из еды. Расселили их по старым домам. Холод. В доме буржуйка. Дрова для растопки – в лесу. Пошли, распилили и затопили печь. В колхозе работали в овцеводстве, поили коров, весной на быках пахали. А те худющие, обессиленные. Акимченкова натерла руки так, что держать плуг не могла. Несмотря на то, что пшеница уродилась, колхозники на трудодни ничего не получили. Лозунг тех лет гласил: все для фронта, все для победы! Впоследствии на Алтае с голоду умерла и 54-летняя мать героини повествования. Ну а молодым и здоровым пришла разнарядка: в ноябре 42-го их повезли в Татарию. 

Здравствуй, Уруссу! На станцию Уруссу Акимченкова приехала со многими другими односельчанами. То было в декабре 1942 года. Заснеженный пустырь… Здесь строили электростанцию, необходимую для башкирских нефтяников. К слову, территория сегодняшнего поселка Уруссу в те далекие годы также относилась к Башкирии. Навсегда оторванных из насиженных мест людей расселили по домам в Байларово и Япрыке. И местные жители с пониманием относились к беде этих гонимых людей. Парадокс в том, что шла война, на которую ушли практически из каждого дома. И, казалось бы, сама немецкая речь так или иначе ассоциировалась с фашистской. Ведь мало кто из приезжих говорил по-русски, не говоря о татарском языке. Наша героиня, если на украинском еще как-то изъяснялась, то русскому языку научилась только здесь. Поначалу изъяснялись жестами. Акимченкова вспоминает, как одна из женщин Байларово все жаловалась на судьбу. Мол, корова умерла, муж на войне подох. Хорошие, говорит, были бабы, эти татарские женщины. Такие же несчастные, вместе с тем сердобольные, добрые. Жили все вместе дружно, работали слаженно. Доля у всех одна – тяготы преодолевать, не сгинуть прежде отпущенного свыше срока.
– В первые же дни выдали нам лопаты, ломы, кувалды, клинья, – вспоминает стоявшая у истоков становления Уруссинской ГРЭС Акимченкова, – и пошли мы долбить мерзлую землю под фундамент будущей станции. Впоследствии понастроили землянок. По вечерам, несмотря на страшную усталость, пели свои песни. Душа осталась на родине, тоска по ней казалась нестерпимой. 
Акимченкова тихо запела на немецком. В незамысловатых куплетах – глубокий смысл: чтоб земля не иссохла, нужен дождь, день – не день без света. Птице важно гнезда вить, а человеку – с сердцем быть. 

В нашем поселке работали немецкие военнопленные. Земля уруссинская была средоточием сосланных людей, и ни о каких взаимных упреках не могло быть и речи. Каждый молча нес свою боль. За каждой болью – своя история. Даже с военнопленными немцами нашей героине пришлось работать. Это уже в 44-м. 
– Здесь же зона была, – говорит наша героиня, – с ними работать было непросто – кругом стояли вышки. При малейшей провинности могли открыть огонь. Они строили дорогу, ведущую к Октябрьскому и мост через Ик. Паводок в те годы был сильный. Пекарни в поселке еще не было. С города хлеб привозили на лодках. Так широко разливалась река. 
Поселок Уруссу в те годы и впрямь напоминал интернациональную семью. По словам старожилов, никаких распрей на национальной почве. Наоборот, по отношению друг к другу чувствовалась доброжелательность, помогали чем и как могли. Даже военнопленные, занимавшие тогда значительную отгороженную территорию в районе бывшей типографии, местными воспринимались спокойно. По воспоминаниям другой очевидицы тех лет, в 1946 году конвоиры арестантскую колонну на работы вели под задорную песню популярной в те годы певицы Лидии Руслановой. С репродуктора, установленного на воротах ДОКа, доносилось задорное: «Валенки да валенки…». 
Это чтобы грохотом цепей на ногах пленных не смущать мирное население. Единственное, они исчезли почти загадочно. Идя утром на работу, уруссинцы не заметили на посту часовых, которые обычно стояли в зоне пребывания заключенных. Оказалось, ночью военнопленных эвакуировали. Более пяти тысяч человек за одну ночь… А место «дислокации» разравняли тракторами, нехитрый скарб подожгли. Лишними вопросами в те годы не задавались. На дворе еще только 1952-й. 

Паводок. В те годы в целом по стране действовала карточная система распределения продуктов. Здесь читателю хочется напомнить еще одну историю, рассказанную старожилами поселка. В районе бывшей музыкальной школы ранее располагались складские помещения. В них хранилось все добро Уруссу: в одном отсеке – карбид, цемент, известь, бензин, а в другом – все съестное. Весной 47-го весть о том, что завезли продукты питания быстро распространилась среди уруссинцев. Народ знал, на следующий день можно будет отовариться. Однако ночью произошло страшное наводнение – разлилась река Ик. По утру люди глазам не верили: в воде буквально кипели мясо, масло, иные продукты питания, горюче-смазочные материалы... Это карбид поспособствовал разрушительной силе воды. Пропали продукты месячной нормы. Правда, уже зимой, 17 декабря 1947 года, карточная система в стране была отменена. После такого наводнения в поселке Уруссу было принято решение об укреплении побережья Ика. Для этих целей вся «грэсовская» земля (та самая, что такими же как Акимченкова работниками СУ ГРЭС вручную «добывалась» на месте будущего фундамента электростанции) была перевезена на строительство дамбы. Впоследствии ее обнесли бутовыми камнями. Было красиво. В дальнейшем ни при одном половодье Уруссу не затапливало. Ну а за дамбой народ гулял в праздники и выходные. Данная окраина еще долго оставалась излюбленным местом отдыха не одного поколения уруссинцев. 

Господь в нее верит. 
– Ваши брат с сестрой в свое время переехали в Германию, – продолжаю задавать вопросы собеседнице, – а почему Вы за ними не последовали?
– Я была у них, погостила. Красиво везде. Но все это не мое. Да и потом, как без детей? А ну как границу закроют! – отвечает мудрая женщина.
Действительно, она полноправно может назвать «своей» землю, которую наравне с другими (татарами, русскими, украинцами, белорусами, румынами, греками, немцами, латышами, армянами…) расчищала киркой и лопатой, щедро сдобрила кровью и потом, на покрытых бурьяном бросовых землях дома возводила, деревья сажала. Она 20 лет проработала каменщиком: практически во всех возводимых двухэтажках поселка – ее труд. Перед выходом на пенсию работала няней-воспитательницей ночной группы Апсалямовского детсада. В Уруссу она и с мужем, Василием Акимченковым, познакомилась – шестилетником. Так называли тех, кто после немецких лагерей на шесть лет угодил в лагеря советские. Супруг ее также человек непростой судьбы. Он давно окончил свой земной путь. Оставив после себя троих детей. Героине нашего повествования дарована долгая жизнь. Это, наверное, потому что Господь в нее верит. В
жилах этой большой труженицы и порядочного человека скорее всего уже давно течет смешанная кровь – татарская, русская, немецкая… Она не клянет тех, кому могла бы предъявить и имущественные претензии, и моральные. Может, от этого она сегодня, на склоне лет, пребывает в спокойствии – в любви и заботе ее близких и родных.