В августе текущего года район планирует празднование 75-летия поселка Уруссу. В рамках этой солидной даты коллектив редакции активизирует свою работу по освещению жизнедеятельности поселка, по «воскрешению» портретов уруссинцев, которые работали в различных отраслях. Сегодняшнее повествование о некогда работавшей педиатром в Уруссинской ЦРБ Накибе Галимовне Гареевой. Помните такую? Это уникальная в своем роде личность. Думается, коллектив больницы может лишь гордиться, что у него столь крепкие корни. Мы охотно поделимся с вами, дорогие читатели, с историей ее жизни.

На местах переусердствовали

Накибе, рожденной в 1927 году в деревне Нижнее Абдуллово Альметьевского района, судьба уготовила непростую судьбу. Довелось ей сызмальства хлебнуть горя и несправедливости. Период коллективизации, так называемого раскулачивания, особенно на руку пришелся людям, необремененным нравственными устоями. Альметьевские экспроприаторы оказались особо «услужливыми» перед политикой молодой страны Советов. Жестокость местных активистов ничем не отличалась от изуверств фашистов. «Хлебозаготовительный план 1930 года был очень напряженным. Устанавливался он произвольно и, самое главное, по ходу менялся в сторону увеличения, - пишет профессор Казанского университета И. Тагиров. - Методы самые что ни на есть зверские. Распространенный характер приобрели порки нагайками. Били и пороли почти во всех деревнях. (Речь об Альметьевском районе. - Прим. авт.). Одну женщину привели за волосы, поставив «ее между двумя всадниками...». В результате в 1932 году выездная сессия Верховного суда Татарской республики приговорила к смертной казни председателя Сулеевского сельсовета Альметьевского района, члена комиссии по мобилизации средств и по хлебозаготовке... и других.

Неволя

Накибе было три годика. Согнали деревенский люд, то бишь раскулаченных, на край села. В их числе была и семья Гимрановых - деда Накибы по отцовской линии. Деда по материнской линии забрали еще в 1929 году, на следующий год - и его старшего сына (брата матери Накибы). Девчушка держалась за подол матери. На руках той была шестимесячная сестренка. Мать понимала всю трагедию происходящего. Все, что успела взять, это колыбель ребенка и узелок с кое-какими тряпками. Так все это с силой вырвала из рук одна из женщин, услужливо участвовавшей в экспроприации: не положено. Не разрешали сердобольным сельчанам приносить еду. Дети и старики плакали в голос. На следующий день на телеге их отправили в Нурлат. Оттуда - погрузили в телячьи вагоны. Путь лежал в Сибирь. До Забайкалья добирались два месяца. Поезд останавливался, чтобы выгрузить умерших, для живых оставить хлеб, воду в ведрах. Сестра Накибы в дороге умерла. Конечной остановкой стала станция Дарасун. Здесь собрались люди со всей необъятной страны: мордва, чуваши, украинцы... Страшная антисанитария породила многие болезни: брюшной и сыпной тиф, скарлатину, корь... Особенно косила цинга. Накиба отекла. В Забайкалье у матери родился мальчик, который умер через три месяца. Отца, также отекшего от голода, мать подвозила в тачке к берегу реки, где он, наравне с другими ссыльными, промывал речной песок в поисках золота. Через два года - «передислокация», в Красноярский край. Поселили на острове. Высоченные дощатые заборы, смотровые вышки, работники НКВД со звездочками на шлемах - все это наводило невольный страх на детей. Тем не менее они умудрялись делать под забором подкопы и убегать на Енисей поиграть. Пинками их возвращали назад. Затем, более-менее молодых и сильных, мать с отцом Накибы в том числе, отправили на поселение в поселок Вельмо № 2 Северо-Енисейского района Красноярского края для работы в подсобном хозяйстве Горно-обогатительного комбината. Остальных погрузили на пароход, державшего путь до Енисейска. Судно было сильно переполнено. Здесь были люди всех национальностей, вплоть до финнов. «Дети, не бегайте, можем перевернуться!» - эти слова блюстителей порядка возымели свое действие: бабушка ни на минуту не выпускала из рук свою внучку. Накиба Галимовна и сейчас хорошо помнит то время, бараки из добротных срубов. В былые времена царское правительство здесь держало своих каторжан. Нары стали прибежищем бабушки с внучкой. Их, немощных, на соврудники не брали. Была относительная свобода передвижения. Каждый день отмечали своего рода перекличкой. Бабушка была верующей, добрейшей души человеком, слыла хорошей знахаркой, разбиралась в целебных травах. Кроме как «дитя мое» (бэбкэем) она к людям не обращалась. Этих своих качеств она не растеряла и в неволе. Здесь же, к слову, были дядя и тетя Накибы по материнской линии.

«Убегай за скирды!»

Однажды началась эпидемия скарлатины. Заболевших забирали в отдельный «скарлатинозный барак», откуда назад никто не возвращался. Заразилась и Накиба. Когда ее в числе других больных хотели забрать, бабушка наказала: «Убегай за скирды, затаись, я к тебе приду». Пяти-шестилетняя девчушка, больная, превозмогая животный страх, повиновалась бабушке. Был уже сентябрь - снег, холода. Она боялась волков, а больше боялась людей. Три дня Накиба пробыла в скирдах. На ночь украдкой к ней приходила бабушка, приносила хлеб и воду. Поила отварами каких-то трав, делала компресс из конопли. Забрав в барак, опять ей, лежавшей в жару, наказала: придут с проверкой, сразу бери хлеб и делай вид, что ешь. А сама надзирателям бодрым голосом: «Вот видите, она уже хлеб ест, идет на поправку». Бабушка, дико страдавшая от потери двоих внуков-младенцев, выходила Накибу.

Объединение семьи

В поселке Вельмо было разрешено проживать семьями. Вначале поселились в землянке, впоследствии построили домишко: с одного входа жили Накиба с родителями и бабушкой. Впоследствии здесь родились двое ее братьев и сестренка. На другой стороне дома жил дядя с семьей. Еще в Енисейске неожиданно встретились с дедом по материнской линии. Увы, вскоре, в 1938 году, он умер от заворота кишок. От цирроза печени умер и дядя. Здесь хорошо родился картофель, но не более того. Капусту сажали в парниках. Раз в неделю ходили отмечаться в спецкомендатуру. Тайга была богатейшая, но во избежание побегов туда ходить не разрешалось. А вот рыбу ловить было можно. Накиба имела способности к учебе. Это у нее шло по линии отца - там все оканчивали вузы, находили себя в профессии. В 39-м она с похвальной грамотой окончила четырехлетку, затем в 1942 году круглой отличницей - семилетку. За хорошие знания ее, по сути, ссыльную, устроили бухгалтером в подсобном хозяйстве поселка Вельмо. Проработав год, поняла, что хочет продолжить учебу, снять с себя клеймо «врага народа».

Интернатское житье

Северо-Енисейская школа-интернат, куда Накиба приехала для продолжения учебы, располагалась в 100 километрах от «родного» в Вельмо дома. Шла война. В общежитии был всегда дикий холод. Девчата никогда не снимали валенок и верхней одежды - фуфаек. Раз в неделю воспитанники интерната ходили за дровами в тайгу, протапливали кухню. В неделю раз мама умудрялась отправлять картошку. Чувство голода и пронизывающего холода никогда их не покидало. «Лошадей, крыс и собак уже давно съели до нас, - говорила Накиба Галимовна. - Раз в сутки давали горячее питание - не то квашеную, не то мерзлую капусту, - приправленную кипятком. Ни жиринки, обычно восклицала учительница немецкого языка, еврейка по национальности. Все постоянно болели. Карантин - обычное явление того времени. В свободное от учебы время мы лежали на своих кроватях, укрывшись до носа и, частенько, подпевали Любе, которая хорошо играла на балалайке. Никогда не мылись. Не снимали платков. А на голове... Вши сооружали целые колтуны. То еще ощущение! Самое страшное то, что все это воспринималось как само собой разумеющееся. Что касается учебы, то, несмотря на карантин, учителя приходили регулярно. Светлые головы, образованнейшие люди! Конечно же, тоже из политических ссыльных. Знание давали хорошие, спрашивали строго. Помню, в конце коридора, за завешенным одеялом жил преподаватель литературы. Мы бесцеремонно подходили, отодвигали ширму и глазели на нехитрый быт своего учителя. Поражались книгам, их было так много! Люба вскоре умерла от неизлечимой болезни. Очень хотелось домой, к маме, любимой бабушке. В январе - каникулы. Старшеклассницы собираются домой. Пойду и я, твердо решила Накиба.

«Завтра домой - какое счастье!»

О пешем ходе, зимой, по тайге героиня повествования знала лишь понаслышке. Старшеклассницы предупредили: из 300 граммов хлебного пайка, часть оставляй и суши на дорогу. Накиба следовала их советам. Наконец было решено, на следующий день в шесть утра отправляться в путь. Преодолеть предстояло 100 километров. Опасность представляли росомахи. В дорогу выходили по две партии из 8-9 девчат в каждой. Если кто, изможденный, не мог идти дальше, в зимовье дожидался подруг, идущих вслед второй партией, и дальнейший путь должен был продолжить с ними. Шли след вслед: впереди - ведущая из старшеклассниц, посередине - более слабые, неопытные, в конце - замыкающая, также из числа крепких девчат. Первые 24 километра Накиба прошла без проблем. А до зимовки следует преодолеть еще 30 километров! Зимовье в Сибири - обычная для того времени явление. Своего рода вокзал, специально отапливаемый домик, где можно было передохнуть, выпить кипятку и отправиться дальше. Так вот, когда Накиба поняла, что больше идти не может, до зимовья оставалось еще шесть километров. В глазах потемнело, вдруг она перестала видеть, ноги не повиновались. Останавливаться было нельзя. Старшеклассница спросила сурово: утром ела? Накиба мотнула утвердительно головой. На ходу развязали ее мешок за спиной, засунули в рот хлеб. Она его мусолила, грызла, глотала на ходу. Зрение восстановилось. Стало легче. В зимовку пришли в 12 дня. Отдохнув, девчонки пошли дальше. Накиба осталась дожидаться вторую партию, вышедшею в дорогу в шесть вечера. Стало быть, до 12 ночи она могла набираться сил, подняв ноги кверху. Дальше шла относительно легко. Когда дошла до опушки, откуда виднелся родной поселок, девушка разрыдалась. Нужно было дойти до дома. А как, где взять силы?!

Ее появление на пороге дома у домочадцев вызвало нешуточный переполох. Все сбежались. Стали отмывать, откармливать. Бабушка остервенело стучала молотком по столу -  пыталась вывести на голове внучки живность. И все повторяла: «Зачем тебе эта учеба, возвращайся, будем держаться вместе. Вот я не училась и, слава Аллаху, живу». Накиба же смотрела на них, улыбалась сквозь слезы. Потому что знала точно: этот путь - туда и обратно - она проделает еще не раз. Из глубины ее неокрепшей души, словно заклинание, вырывались слова: «Я выучусь, встану на ноги и обязательно вызволю вас из неволи в чужбине. Вы еще увидите свою Татарию!» Ее слов, не озвученных, никто не слышал. Но они были. Все суетились возле нее. Душа девушки постепенно оттаивала. Ей было хорошо среди своих. Бабушка дала ей гребешок. С тех пор она никогда не допускала педикулеза.

Студентка мединститута -  звучит гордо

В эвакуированный в Красноярск Ленинградский медицинский институт Накиба поступила что называется с ходу. То был 1946 год. Способствовали только что оконченная десятилетка, когда знания - свежие, а в ее случае еще и прочные. На место было семь человек. Но фронтовики, подзабывшие математику и физику, не были серьезными для нее конкурентами. Добраться до Красноярска ей помогли родители Вали Шиловой, подруги по интернату. В 46-м они возвращались в родной Ленинград. До Красноярска добирались целый месяц. Где на катере, где пешком. Пищу добывали как могли, рыбачили. Поселилась она в коморке деда по отцовской линии. К Накибе часто обращались студенты с просьбой помочь по тем или иным дисциплинам. Предварительно договорившись с дедом, она помогала и юношам, и девушкам. Дружили, были студенческие вечеринки. Но о серьезных отношениях с парнями другой национальности речи быть не могло: не разрешали старики. К слову, проживание с ними было очень стесненным. Поэтому, когда представилась возможность перебраться в Омский мединститут, где обеспечивали общежитием, она воспользовалась ею. Таким образом через три года учебы в Красноярске, Накиба перебралась в Омск. Она не знала традиций, культуры своего народа. Но не теряла надежды, что со временем сможет ступить на ту землю, с которой когда-то была изгнана.

Здравствуй, отчий край!

После окончания института ее прошение о направлении в Татарию возымело свое действие: успешно окончившего вуз молодого специалиста распределили терапевтом в Казань. Однако родители, переехавшие (после вышедшего в 1948 году постановления Правительства о реабилитации репрессированных) в Подгорный Ютазинского района, хотели, чтобы дочь трудоустроилась в Ютазе. Нужно было поднимать младших. Отец еще в соврудниках подхватил силикотуберкулез, развитию которого способствовала каменная пыль. Осенью 1951 года Накибу Галимовну назначили педиатром в Ютазинскую больницу. Она ступила на историческую родину. С серьезным багажом знаний, с которыми с ней щедро делились такие же, по сути, изгнанники, как она - профессора, ученые, лучшие умы своего времени. Многие из ютазинских джигитов засматривались на привлекательную докторшу. Однако ей была чужда некоторая кичливая бравада местных парней. И все же девушке не удалось избежать большого сильного чувства. Сердце свое она отдала уроженцу села Митряево Азнакаевского района Асфану Гарееву - военному с косой саженью в плечах, тогда служившему в Китае. Выйдя в 1952 году замуж, она уехала за супругом. Здесь, в городе Дальний, среди многих медиков блестяще прошла отбор и была определена врачом в местный госпиталь.  В 53-м у Гареевых родилась дочь Лимара, в 56-м, на Дальнем Востоке, - младшенькая Луиза.

В чем измеряется человечность?

В красивейший тогда поселок Уруссу Гареевы переехали в 1960 году. Накиба Галимовна до 1993 года проработала педиатром в Уруссинской центральной районной больнице. Ее медицинский стаж насчитывает более 43 лет. Много она вынесла боли и унижений в свое время. Но никогда не допускала, чтобы озлобленность одержала над ней верх. Гареева писала запросы в соответствующие инстанции. Выяснилось, что при экспроприации имущества, уполномоченные на это дело люди не удосужились вести поименный список членов семьи, имущество которой изымалось. Так, в справке из архивного фонда (ТатЦИКа Первомайского района за 1930 год) в описи конфискованного имущества Гимранова Галея (отчество не указано), 1887 г. р., жителя д. Нижнее Абдуллово, значатся: кровать (1 р.), сундук (6 р.), коза (6 р.), плуг (20 р.), куры (6 р. 20 к.), тележка (3 р.), сундук большой (8 р.) и другое. Всего на сумму 80 р. 51 копейка. В составе семьи - сын Галим, 1905 г. р. Кроме того, ни Накиба Галимовна, ни ее сестра не значатся даже в вагонных списках: этих маленьких граждан государство изначально обрекло на смерть. Ах, кабы люди знали ту грань, за которой кончается человечность, стали бы они ее переступать? Думается, непременно бы стали. Почему? Да бог его знает! Как, собственно, не понятно, зачем Небеса искушают невежественных людей вседозволенностью. Это и для более цельных натур - тяжелое испытание.

В заключение было бы правильно попросить у Накибы Галимовны прощение от имени тех, кто однажды пошел на поводу у своих пороков и низменных чувств, кто однажды возомнил себя вершителем судеб. Простит ли она, читатель? Трудно сказать. Примерить же на себя испытания, выпавшие на ее долю в детстве и отрочестве, и вовсе невозможно. Боже, как говорится, сохрани.

Роза ИСКАНДЕР

P. S. Насколько известно автору публикации, героиня повествования на склоне лет переехала к дочери в Казань. За репрессии он успела получить некоторую денежную компенсацию государства.