Белый и черный списки религиозных книг: исламский блогер о том, как уменьшить поток экстремистской литературы

Расул Тавдиряков учился в одном из старейших духовных университетов мира аль-Азхар. В настоящее время он на доступном молодежи языке освещает проблемы исламского сообщества и ведет тематические странички во всевозможных социальных сетях.

– Каким образом, по вашему мнению, классическая мусульманская литература попадает в список запрещенной?

– Сам по себе Коран невозможно понять просто прочитав. Даже арабы, читая его в оригинале, не всегда понимают, что имеется ввиду. Коран был послан пророку Мухаммаду, и тем, кто был вокруг него. Это люди определенной эпохи с определенной ментальностью, с определенным историческим и культурным наследием. Он был послан им в том виде, в котором они тогда могли понять его.

Но времена менялись, приходили новые люди, Ислам распространялся, наслаивались какие-то местные традиции, появились другие народности, со своим языком, со своим культурным наследием, и эти люди уже не могут понимать Коран так, как понимали его те, кому он посылался в тот момент. Для этого и появились тафсиры – толкования Корана, в которых объясняется каждый аят.

Когда простой человек, не владеющий определенными знаниями, читает Коран, он понимает его по-своему, может что-то сам себе навыдумывать, нафантазировать. Такая вольная трактовка как раз-таки и ведет к экстремизму – молодежь сама по себе склонна к радикальным суждениям, а это ведет к негативным последствиям.

Поэтому нам необходимо опираться на тот богословский базис, который выработан веками. Делать какие-либо умозаключения нужно с пониманием современных реалий и этим должны заниматься современные ученые.

Хорошую попытку в этом направлении сделал бывший муфтий Узбекистана, ныне покойный, Мухаммад Садык. Он написал «Тафсир Хилал» – это как раз пример того, как нужно толковать Коран. Он опирался на опыт предыдущих богословов и толковал его соразмеренно духу времени, учитывая современные реалии, тенденции и так далее. У нас, к сожалению, пока нет религиозных богословов такого уровня.

– Откуда берется экстремистская литература?

– Этот вопрос очень важен, ведь литература – это источник, из которого мы черпаем информацию. В течение десятилетий информация об Исламе была недоступна, сегодня она появилась, и мусульмане, в основном, читают ту литературу, которая переводилась в последние годы.

Естественно есть какие-то недоработки в плане правильного перевода, правильного изложения текста, есть свои особенности. Я, как мусульманский блогер и активист, это вижу, и стараюсь освещать эти проблемы.

Я понимаю, что интерес государства заключается в предотвращении распространения экстремистских идей среди молодых мусульман. Они очень уязвимы, мыслят категорично и находятся в зоне риска. Тем более, что сейчас у нас потеряны традиции, и знания об Исламе ложатся как чистый лист. Нередко за возрождение традиций берутся наши друзья из-за рубежа.

Да, мы можем жаловаться, говорить, что все неправильно, что есть какие-то перегибы, но остается вопрос, как эту проблему решить.

– Как, на ваш взгляд, нужно решать проблему?

– В первую очередь, в этом должно быть заинтересовано государство и само мусульманское сообщество. Сегодня, к сожалению, они мечутся из крайности в крайность.

Государство запустило свой механизм, и мы видим, что в список запрещенной литературы попадает все новая и новая литература. Сейчас в этом списке уже больше тысячи наименований. Это говорит о том, что этот механизм гребет все под одну гребенку.

Я считаю, что профилактика экстремизма в большинстве случаев действует как репрессивный аппарат.

– Правда, что иногда литературу признают экстремистской из-за неграмотного перевода?

– Сегодня выпуском литературы занимаются частные лица, бизнесмены. Для них главное перевести какую-то известную арабскую литературу, которая на слуху и быстрее ее продать. Минимум вложений – максимум продаж. Но некачественный перевод, который они делают, просто нечитабельный для русскоязычного человека, потому что они стараются переводить дословно.

Вот, например, студент по-арабски, дословно переводится как «требующий знаний», и они так и переводят: он уехал требовать знания. Это режет русскому человеку слух. А потом эксперты читают эту книгу, находят в ней искажение смысла и признают ее запрещенной.

Еще один пример: есть аят в Коране, где говорится – между нами и вами вражда навсегда. Там используется слово «багъда». Узбекский муфтий Мухаммад Юсуф объясняет, что это неправильный перевод. Слово «багъда» не несет такой смысловой нагрузки. Тут больше подходит слово «неприязнь». То есть получается перевод: «Я не соглашусь там с твоим мировоззрением, ты не соглашаешься с моим». А когда говорится, что между нами и вами вражда, то подразумевает, что за этим должны последовать какие-то действия враждебного характера. Как раз-таки такой перевод приводит к экстремистским действиям.

Но есть и положительные примеры. Например, книга Ибн Таймия считается прародителем ваххабизма. Но ее так перевели, что она перестала содержать в себе экстремистский контекст. Над ней очень долго работали, люди привлекали экспертов, вложили очень много денег. Они не стремились на этом заработать, а хотели просто сделать хороший качественный перевод и подошли к делу с энтузиазмом. И такую литературу никто не запретит.

А как подходят к этому бизнесмены? Они нанимают студентов, платят им копейки, потом смотрят – вроде бы нормально – и пускают в печать. Ладно я знаю арабский и могу понять, что имелось ввиду, но другим будет сложно понять. Зачастую такие недобросовестные издатели допускают ошибки даже на обложке книги.

– Иногда даже толкование Корана пытаются причислить к списку запрошенной литературы. Почему так происходит?

– Сам перевод Корана не может считаться запрещенным. Дело в ремарках, которые сделаны издателем, иногда в них содержится биография салафитских авторов – Ибн База, Усаймина и других. Формально эти авторы не запрещены, но мы-то знаем какое к ним отношение у судов и у прокуратуры.

И переводчик, и издатель могли бы заблаговременно об этом подумать. Я связывался с книгоиздателем, он говорит: «А мне без разницы, запретят – я заново напечатаю». Запрещают же только конкретную партию. Издатель вносит правки, печатает новую партию и пускает в оборот.

Но проблема ложится на исламскую умму, которая лишается нормальной литературы, что создает условия для распространения экстремизма в мусульманской среде.

Сейчас планируется создать что-то вроде белого списка литературы – это те книги, которые запрещено запрещать. По ним нельзя будет проводить экспертизы, потому что это священные тексты. Я бы хотел, чтобы помимо священного текста Корана, этот же закон относился и к классическим Тафсирам, классическим толкованиям Корана. Потому что Коран неотделим от толкования.

– Каковы варианты решения проблемы?

– В октябре 2013 года Владимир Путин собрал всех муфтиев и религиозных деятелей в Уфе и обратился к мусульманам.

Один тезис я вам зачитаю: «Необходимо создавать религиозно-правовые общественные институты, способные дать компетентные оценку того или другого текста. Эти структуры должны быть открыты и для исламских духовных лидеров, и для экспертов в вопросах права лингвистики. Я считаю, что безусловно можно и нужно привлекать для этой работы и мировых экспертов в этой сфере. Таким образом, российское исламское сообщество само сумеет предотвратить распространения изданий, имеющих деструктивный экстремистский характер. Сегодня же, вы тоже об этом знаете, главным образом государство вынуждено применять запретительные меры в отношении подобной литературы, что на самом деле не всегда результативно, чаще даже наоборот, запреты работают слабо или имеют противоположный ожидаемому эффект. Нужно убеждать людей, разъяснять им, где правда и где добро, а где ложи и ненависть».

В этом небольшом тезисе очень много заложено. Во-первых, сам Владимир Владимирович говорит, что запреты плохо работают. Получаем обратный эффект – когда запрещают, люди начинают действовать наоборот.

Во-вторых, с учетом того, что сегодня существует Интернет, книги уже давным-давно никто не читает, а в Сети невозможно заблокировать всю литературу – она находится в свободном доступе.

В процессе запрета, наоборот делается реклама конкретному изданию, и люди начинают его читать. Владимир Владимирович призывает мусульманское сообщество самим создать механизм для того, чтобы решать проблему совместно с экспертным сообществом.

– Что-то сделано было с того момента?

– С 2013 года в этом направлении так ничего и не сделано. И я понимаю почему. Потому что нет заинтересованных лиц.

Сегодня есть Болгарская исламская академия и есть надежда на то, что подобная площадка появится на базе этой академии. Хотя есть большие сомнения, потому что у мусульман сегодня нет соответствующих ресурсов, соответствующих кадров, проще говоря, академия есть, а академиков нет. Как можно без академиков, без интеллектуальной элиты такие вопросы решать?

– Возможно ли привлекать зарубежных специалистов?

– Еще Владимир Владимирович сказал, что необходимо привлекать зарубежных экспертов, без них мы будем к этому очень долго идти, придется заново изобретать велосипед. И Оксфорд, и Йельский университет – все мировые центры знаний привлекают зарубежный опыт. Я знаю, что и из аль-Азхара постоянно туда ездят специалисты, и из Саудовской Аравии. Сегодня мир настолько переплетен, что мы должны использовать опыт и знания тех людей, которые посвятили этому жизнь.

Но обязательно должны быть критерии отбора: соответствует ли этот эксперт современным реалиям, нашему духу, ментальности. Вот к примеру, случай в Африке. Приехали какие-то арабские шейхи и собрали людей, чтобы прочитать им лекцию об обязательность закята в Исламе. Им говорят: «Здесь на всю Африку десять человек может быть тех, кто выплачивает закят. Люди пришли не в то время и ни с тем вопросом.

Поэтому это должен быть грамотный подбор экспертов. И тут нахлестывается другая проблема – в России много муфтиятов и у каждого своя позиция. Одни перевели турецкую литературу, другим она не нравится, и они могут написать, что она не соответствует российским условиям, в ней содержатся призывы к экстремизму. Проблем много, и винить государство в том, что оно поголовно запрещает литературу нельзя.