Сострадание расширяет ландшафт души

Когда начались схватки, будущая мама не сразу и поняла, что это именно они – предродовые боли.

Сердце забило тревогу. Восемь месяцев – не срок. Это раз. А недавно сильно переболела. Это два. Когда довезли до райцентра – Бавлов, ее еле успели подготовить к родам и уложить. Ребенок родился стремительно быстро. Девочка. 2 килограмма. Совсем кроха. Не то плач, не то писк. В палате – порядка десяти рожениц. Пусть прозвучит кощунственно, но дело и впрямь было поставлено на поток. Слишком много рожениц. Судите сами, роддом принимал не только рожениц своего города, но и близлежащих районов и сел. Несомненно, новорожденную нужно было отправить в соответствующий центр, как недоношенную, слабую и с диагнозом «Гипоксия внутренних органов». Увы, на вторые сутки, малышка начала синеть на руках ошалевшей матери. Прибежавшая на крик медсестра забрала ребенка и через некоторое время принесла его обратно со словами: «Да она просто поперхнулась». А ведь она не успела взять грудь. Обезумевшая от дурного предчувствия мать держала в руке младенца и боялась даже дышать, не то чтобы прикоснуться губами к его щечке. Лишь пальцем водила по носику, подбородку: «Живи, живи».

Ребенок умер на пятые сутки. За это время женщина не могла уснуть, не могла слушать радостные возгласы женщин по палате, детский плач и громкие переговоры мамаш с родственниками через закрытое окно… Всем детишек приводили на кормление, ей – нет. Она лежала, отвернувшись к стене с сильным жаром. Мастит. Неумелые попытки сцедить молоко привели… Если б можно было все выразить словами. Никаких советов – меньше пить или приложить к груди другого малыша, у мамы которого еще не появилось молоко.

- Не надо больше сцеживать, - сказала зашедшая в палату медсестра, и протянула женщине пеленку.

- Все?

- Перевяжи грудь, - мотнув головой ответила та.

Ее хотели отправить в стационар с застойным маститом.

- А моя девочка?

- Сейчас она в морге. После вскрытия, муж может забрать. Как назовете ребенка? Простите, но это нужно для оформления свидетельства о смерти.

- Жанна, - озвучила она подготовленное имя. - Я уеду с ними, - тихо, но твердо ответила она.

Уговаривать никто не стал.

Когда увидела мужа, ей словно полегчало. Ее несчастье среди счастливой беготни-трескотни баб (это был день выписки), усиливалось в разы. Она села на заднее сиденье машины, а муж пошел забирать свидетельство о смерти и, собственно, саму дочь. Документа не дали – не то врача не оказалось, не то печати… Сказали подойти позже. Зато ему указали, где можно забрать ребенка.

- Там-то там, подойдете к той-то, она даст вам ключи от морга.

Впрочем, это даже не морг, наверное, был, а просто бетонная небольшая «коробка» с бетонным посреди помещения столом для работы патологоанатома и застланной на полу соломой. Ключница отперла дверь и пропустила вперед молодого мужчину. В руке он держал привезенное одеяльце, пеленки… Увиденное на столе было выше его понимания и сил. Ему реально стало дурно, и он чуть было не рухнул на пол. Посреди стола в луже крови лежало его усопшее чадо. Девочку даже не обмыли и не запеленали. Видимо, для выполнения этого дела не была предусмотрена штатная единица.

- Ключница сжалилась, взяла из моих рук одеяло, постелила на солому и положила туда ребенка, - впоследствии рассказал он жене.

Когда она из окна машины увидела мужа с их отмучившимся ребенком, ей хотелось белугой завыть. Но сил не было. И слез, казалось, тоже. Она их выплакала за эти несколько нескончаемых дней и ночей. Так и ехала, держа в руке дочь. Как живую. Почти живая сама. Стоит ли описывать дальнейшие события, когда пришлось несколько раз ездить за свидетельством о смерти, без которого не давали разрешение на захоронение? Потому что наступили выходные дни. Так некстати.

В заключение хотелось бы заметить, что за те четыре с половиной дня женщины не переставая ликовали, не считая нужным быть как-то поосмотрительнее – ведь рядом человек страдал. Это еще у Ремарка в «Возлюби ближнего своего» описано: чужую боль не чувствуешь. Да, жизнь сложна, непроста, трудна, от нее вообще умирают. Но… Неспособность к сочувствию столь же вульгарна, как излишняя слезливость. Неумение сострадать говорит о скудности души.

Роза ИСКАНДЕР