Волков бояться, в школу не ходить
Проживающей в Уруссу Александре Четвертаковой — 94 год, шесть из которых она прикована к постели
В прошлом медсестре инфекционного отделения Уруссинской больницы не занимать ни мудрости, ни терпения, ни любви.
Удивительная память дарована Александре изначально. Она в деталях смогла рассказать о своей многогранной жизни. Уроженка кряшенской деревни Колкомерка Пестречинского района, Александра Григорьевна первый класс четырехлетки окончила в родной деревне.
На одни пятерки. Когда отца перевели на работу за Каму — в село Бурцево Алексеевского района, девчушке, не понимавшей на русском ни слова, учеба в русской школе давалась тяжело.
В результате Шуру оставили на второй год. За лето, играя и общаясь с местной ребятней, она начала бегло говорить на русском языке. Так что четыре класса окончила вполне успешно.
— В 1942 году отца забрали на фронт, — продолжает героиня повествования. — И мы вернулись в родную деревню. У меня еще две младшие сестры были — Лиза и Настенька. Уходя на фронт, отец наказывал матери: «Береги детей — Александру, Лизавету и Настеньку. Если не вернусь, детей не бросай».
До сих пор в памяти его наставления. Домой отец не вернулся, пропал без вести. Последнее его письмо было такого содержания: «Мария, нас погнали на Ленинградский фронт. Свидимся ли, не знаю...». Настенька наша в войну умерла от скарлатины. Между тем жизнь продолжалась. Мне нужно было продолжать учебу. Теперь уже в русской школе. Следует отметить, мы проживали с бабушкой — матерью мамы.
Удивительной сердечной доброты человеком была моя бабушка Анна. Несмотря на тяжелое время, домашние хотели, чтобы я не бросала учебу. В семи километрах от нашей деревни находилась русская школа. Бабушка пошла туда, договорилась, чтобы меня взяли, нашла квартиру. Из нашей деревни в русской школе никто не учился. А из соседней деревни несколько девчат ходили в ту семилетку.
Однажды иду проторенной тропинкой, а между селами, должна сказать, — сплошной бурьян. Не все поля засевались. Слышу, странный хруст. Остановилась, а поодаль волк грызет что-то. Об этом я рассказала домашним. Так моя бабушка с тех пор покой потеряла, вставала ни свет ни заря, чтобы напоить меня чаем и проводить до соседней деревни. И мы с девчатами вместе продолжали путь в школу.
По окончании семилетки, мне мама говорит: «Может в Казань поедешь, выучишься на медсестру?». У нас в деревне две девушки — Манечка и Оля — окончили медучилище. Видимо, мама подумала, а чем ее дочь хуже? А я — деревенская девчонка, в городе ни разу не была. Естественно, страх был от всего.
От приемной комиссии, в том числе. В августе, как и полагается, приехала с матерью на экзамен. По три человека запускали. Помню, одну из членов комиссии — полная, с крашеными губами женщина. Я взглянула на нее, беру билет, а руки трясутся от страха. Нужно было рассказать биографию Михаила Лермонтова. А мне кажется, что ничего не знаю. Села, успокоилась и... все рассказала на пятерку.
Проживала она у тетки, двоюродной сестры матери, у которой муж погиб в войну. Из пятерых ее детей только старший работал на военном заводе. Судя по всему, он и был единственным кормильцем семьи. Потому что тетка нигде не работала, детей поднимала. Жили они тяжело. Места для ночлежки нет. Определили в палати. Мол, пусть живет, не выгонять же ее.
— Тетка жила в квартире по улице Нагорной, 33, — продолжает делиться воспоминаниями наша героиня. — Напротив располагалась вторая тюрьма.
В те годы зданий для школ и училищ не хватало. На учебу ходила в школу по улице Лихачева. Днем велись занятия для школьников, а вечером обучали нас медсестринскому делу. Домой приходила я чуть ли не в 12 ночи. В это время Казань погружалась в полную темноту. Прибегу домой, дрожа от страха, стучусь и пока тетка проснется, встанет откроет дверь — целая вечность пройдет.
Похлебаю холодного супа, а там — одна вода, густоту до меня уже съели, и скорей на палати, спать. А утром надо рано вставать. Потому что нам, студентам, выдавали по 500 граммов черного хлеба. Карточку на комбижир я отдавала тетке, а за хлебом ходила сама. Нужно было выстоять большую очередь. Да и позаниматься успеть. Раньше как было, прошел материал по биологии — экзамен, фармакологию — экзамен.
То был 1947 год. В 49-м Александра Леонтьева (девичья фамилия) стала дипломированным специалистом. Распределение получила в Муслюмовский район. Стала работать детской медсестрой в Доме ребенка. Как отмечает наша героиня, в те годы часто детей подкидывали на крыльцо Дома ребенка. Забирают очередного подкидыша, а в пеленках записка: «Его зовут так-то так. Мужа нет, жить негде, я не в состоянии его прокормить. Спасите его».
— Мы им делали необходимые прививки, взвешивали, чтобы детки в весе прибавляли. Фамилию, а нередко — и имя давали. Время-то какое было — только война закончилась, люди жили тяжело. Мужчины многие полегли на фронтах. Немало женщин родить родят, а справится с положением не могут. Бедность и безысходность.
Такие со своим ребенком устраивались в Доме ребенка кормилицами. Помимо своего ребенка четыре раза они грудью кормили и чужого. В течение года им зарплату выдавали — 310 рублей. Полноценное материнское молоко только год бывает.
Вскоре наша героиня встретила хорошего парня. Иван был русским, но говорил на татарском. Окружение и общение его было на этом языке. Наша Александра вышла замуж. Жили неплохо. Иван был старательным. В 51-м родился их первенец Володя, в 56-м на свет появилась дочь Валя. Когда в 1961 году Дом малютки закрыли, Александра работала в хирургическом, терапевтическом, инфекционном отделениях. Резонный вопрос, как оказались в Уруссу?
— Вся родня мужа проживала в Уруссу, — говорит Александра Григорьевна. — Мы в гости к ним приезжали. Они как-то говорят, мол, у вас там дровами топить, а здесь паровое отопление, паровая вода. Переезжайте. Работы всем хватит. Аккурат инфекционным отделением Уруссинской больницы заведовал Фахрулла Гильмуллович Гильмуллин. А с ним мы в Муслюмово проработали лет 5-6.
Жена его, Наиля Гаязовна, работала окулистом. В снабжении больницы работал муж моей золовки, Тоси, Юрий Иванович Соловьев. Видный такой мужчина. Он с моим Иваном зашел к заведующему насчет работы для меня. Собственно, Гильмуллин уже знал, что я трудоспособная. Он так и сказал: «Кому-кому, а тебе, Шура, я уж работу всегда найду». В инфекционном отделении как раз одна медсестра только перешла из родильного отделения ради 15-процентной надбавки к зарплате.
А тут в ее дежурство умер больной туберкулезом, она даже боялась зайти к нему. И стала проситься обратно в роддом. Я не боялась инфекционных. Даже повязку редко надевала. Ни одна зараза не прицепилась. Так с марта 1961 года я стала работать в Уруссинской больнице.
Раньше инфекционное отделение делилось на две зоны. В первой лечили дифтерию, дизентерию, брюшной тиф — и такое было. А вторая зона считалась «заразной» — там лежали больные туберкулезом. Впоследствии туберкулезников от нас забрали. С Гильмуллиным я проработала до 67 года. В 1986-м я вышла на пенсию.
Муж, говорит героиня повествования, был заядлым охотником. Зимой лису поджидал и простыл сильно. Собственно, это стало причиной его преждевременной смерти. ...Упала Александра Григорьевна на ровном, как говорится, месте... Сегодня она живет заботами семьи внучки. Говорят, каждый в этот мир приходит со своей миссией. А может и с несколькими.
Между тем жизнь столь противоречива и «многолика», что впору заметить в сердцах: справиться бы с одной — человеком остаться. Запомни это имя, читатель, — Александра. Есть в Уруссу такой Человек.
Роза АХМАДЕЕВА
Следите за самым важным и интересным в Telegram-каналеТатмедиа
Нет комментариев